|
Articles М. Ю. БатищеваЛюси Мод Монтгомери. От переводчикаI Несмотря на то, что книги Люси Мод Монтгомери были и остаются предметом многочисленных литературоведческих книг и статей, вопрос относить ли их к "детской литературе", "женским романам" или удостоить простого и емкого названия "классика" остается открытым, точно так же, впрочем, как и другой, более широкий и интересный, вопрос, остро поставленный феминистской литературной критикой последних десятилетий: не является ли установившийся литературный канон по своей сути мужским каноном, в рамках которого критики, большинство из которых мужчины, судят в соответствии с патриархальными стандартами обо всех художественных произведениях, в том числе и таких, авторами и большинством читателей которых являются женщины. Не желая однозначно принять ту или иную точку зрения на оба этих вопроса и не претендуя на полноту освещения особенностей и достоинств творчества Монтгомери, я все же хочу поговорить о тех из них, которые, возможно, не вполне очевидны по прочтении лишь одной или двух ее книг. Прежде всего мы должны вспомнить о времени появления этих произведений. Первые десятилетия XX века -- это период, когда особую актуальность приобрели вопросы совместного обучения девочек и мальчиков, высшего образования для девушек, избирательного права и профессиональной карьеры для женщин. Идеал XIX века, ограничивавший женщину ролью преданной жены, доброй матери и хорошей хозяйки медленно и постепенно менялся, превращаясь в идеал ХХ века -- образованная женщина, способная заработать себе на жизнь, а потому утверждающая свое право на новую роль в обществе и ищущая новый, более глубокий смысл в любви, браке, семье. Интересным, но мало изученным фактом является то, что в этот период книги о девочках и девушках, стремящихся к университетскому образованию и карьере писательницы, появились именно в бывших колониях (США, Канада); в Англии таких книг не было. Наряду с Монтгомери можно упомянуть здесь и других североамериканских писательниц -- Олкотт, Уэбстер, Уиггин; у самой Монтгомери кроме Ани из Зеленых Мезонинов есть и другая героиня с литературными амбициями -- Эмили из Молодого Месяца. Итак, уже то обстоятельство, что Аня -- девочка, а затем девушка и женщина со стермлениями и желаниями, более присущими XX, чем XIX веку, делает посвященную ей серию книг необычной. При этом, как сами профессиональные амбиции женщины, так и условия их реализации рассматриваются в произведениях Монтгомери исключительно с реалистических позиций: героиня "не хватает звезд с неба", она живет обычной жизнью, и влияние, которое эта жизнь оказывает на нее, многообразно и противоречиво. Она первой из авонлейских девушек получает университетское образование, она может заработать себе на жизнь, она имеет несомненные литературные способности, однако итогом ее жизненных стремлений оказывается брак, пусть по любви и счастливый, и дети, пусть добрые и благодарные, но все же ограничивающие ее существование узким миром тихой семейной жизни. И вопрос о том, счастлива ли она, встает не только перед ней самой (в пятой книге серии -- "Анин Дом Мечты"), но и перед читателем. А не были ли, в сущности, правы те "добрые души", которые предупреждали ее, что для женщины, желающей иметь семью и детей, получение высшего образования лишено смысла? Процесс превращения "больших надежд" в "утраченные иллюзии" в жизни как молодых мужчин, так и женщин -- значительная тема классической литературы. Аня не была и не будет одинока в своем стремлении облечь жизнь в романтические одежды. Но столкновение с действительностью заставляет ее, так же как и остальных, увидеть, что жизнь может быть и суровой прозой, и пошлым фарсом. Здесь можно упомянуть о таких эпизодах, как чуть не закончившаяся трагически игра в Элейн, "Судный День" в школе, четыре предложения о вступлении в брак (два комических и два в полной мере заслуживающих название драматических) и др. И тем не менее, весь этот опыт -- что одновременно и странно, и очень правдиво -- не лишает героиню способности смотреть на жизнь "сквозь призму поэзии"; она сохраняет и свой оптимизм, и стремление искать радости жизни, и своеобразную философию, и любовь к миру, "где непременно будут еще вёсны". Говоря о философии героини, необходимо отметить еще одну важную особенность этих книг: христианскую -- во многом именно протестантскую -- мораль, пронизывающую все повествование. Такая тема как смерть --своеобразное memento mori присутствует на всем протяжении серии, причем показана как смерть старика (Мэтью), так и юной девушки, ровесницы Ани (Руби Джиллис) и ребенка (Тедди Армстронг) -- рассматривается с христианских позиций, а вопрос о том, что ожидает нас на небесах и какими мы должны явиться туда, широко обсуждается героями. С одной стороны, суровая самооценка, строгая, даже жестокая, совесть, а с другой, любовь к ближнему и способность прощать -- это именно то, чего так часто не хватает нам в юности и что приобретается только вместе с жизненным опытом. (Как говорит Ане Джанет Суит: "Одно из умений, которые мы приобретаем с возрастом, -- умение прощать. Это легче дается в сорок, чем давалось в двадцать.") Апофеоз честного труда, сурового отношения к себе, вместе с прощением и снисхождением к другим -- вот основа христианской морали, урок которой ненавязчиво преподан автором. Любви к ближнему учат нас те фрагменты книг Монтгомери, где на первый план выступают ее многочисленные второстепенные герои. В большинстве случаев это люди среднего и пожилого возраста, порой милые и забавные, порой докучные и неприятные. Они раскрывают перед героиней и читателем неистощимое разнообразие рода человеческого, что наряду с идеей о христианской терпимости и всепрощении подчеркивает и еще один тезис философии героини: "мелочи жизни" и взаимное непонимание -- вот главные причины страданий большинства людей. Во многих случаях правильной оценке и анализу так называемых "детских книг" мешает существующее предвзятое мнение о том, что текст, прелестями которого может насладиться не только взрослый, но и совсем юный читатель, непременно должен быть "несложным". Композиционное построение и стиль книг Монтгомери отнюдь не просты и заслуживают внимательного научного анализа. Если "Аня из Зеленых Мезонинов" -- это скорее просто цикл эпизодов из детской жизни, объединенных характером главной героини (таковы, пожалуй, большинство художественных книг, в названии которых присутствует слово "детство"), то в "Ане из Авонлеи" композиция становится более сложной и важной для понимания замысла автора: противопоставление идеалов и реальности жизни, романтики и реализма, поэзии и прозы подчеркивается сравнением двух мальчиков (Пола, поэтичного и благовоспитанного, и Дэви, прозаичного и "неотесанного") и двух любовных историй (романтической в случае мисс Лаванды и до нелепости приземленной и комичной в случае мистера Харрисона). Еще более сложным становится построение следующих книг серии, что связано с более сложным характером затрагиваемых в них вопросов, на которые автор пытается дать теоретический и практический ответ, не впадая при этом -- что очень отрадно -- в грех сухого морализаторства и схематичности. Что такое влюбленность, флирт, любовное увлечение, любовь, брак по любви и брак по расчету; каков смысл образования -- получение знаний или нечто большее; что важнее -- дружба или любовь; является ли литературное творчество высоким призванием или просто источником заработка -- вот лишь часть вопросов, поднятых в третьей книге серии "Аня с острова Принца Эдуарда". Говоря о привлекательных качествах стиля Монтгомери, хочется отметить не только пропорциональное сочетание "поэзии и прозы" и тонкую авторскую иронию, но и умение заставить работать читательскую мысль. Приведу только один пример. В третьей книге серии "Аня с острова Принца Эдуарда" после изображения сцены расставания Ани и Роя Гарднера, ее "мужского идеала", тягостной для обоих, автор описывает состояние Ани -- разочарование, горечь, презрение к себе самой -- и заканчивает абзац так: "Но где-то в глубине было и странное чувство вновь обретенной свободы." Мысль не развернута, не раскрыта, но одной фразой как бы подводится итог, и мы ясно понимаем, в чем именно заключалась ошибка девушки, принявшей романтическое увлечение за любовь: Рой не был человеком естественно "вписывавшимся" в ее жизнь, здесь было некоторое самопринуждение с ее стороны, готовность ради сохранения романтического идеала пожертвовать естественностью и свободой своего бытия. II При первом знакомстве с книгами Монтгомери у читателя, в силу их необычности и глубокой оригинальности, может возникнуть желание высказать в адрес автора некоторые упреки. Я предвижу три таких возможных упрека и желала бы привести здесь мои возражения. Упрек первый: недостаточная обоснованность некоторых поступков героини. Возражая на такое обвинение, необходимо отметить, что внимательный анализ текста всегда позволяет выявить глубинные причины всех поступков героини. К тому же автор, как последовательный реалист, ни в чем не отступающий от правды жизни, неоднократно напоминает нам о том, что героиня обладает тонко чувствующей душой и тем качеством, которое принято называть "женской интуицией", помогающей ей понять других героев и самой правильно разрешить встающие перед ней проблемы. Другой возможный упрек касается "неспешности" повествования. Имеем ли мы право предъявить его второй и последущим книгам серии? Первая книга серии обычно оставляет у читателя настолько яркое впечатление, что, пожалуй, "ослепляет" и не позволяет сразу оценить достоинства следующих книг. На мой взгляд сам этот упрек лишь подчеркивает достоинства Монтгомери как писателя-реалиста. Не тот ли самый упрек обращаем мы и к реальной жизни, когда, расставшись с детством и его бурно переживаемыми, а потому и глубоко запоминающимися событиями, вступаем в юность, а затем и в зрелость? Жизнь, даже у большинства обитателей шумных городов отнюдь не заполнена яркими событиями, могучими страстями, опасными приключениями, а что уж говорить о жителях сельской местности Канады начала века! Но все же, несмотря на то, что наша жизнь неспешно переползает изо дня в день, принося нам маленькие радости и горести, мало кто из нас станет утверждать, что никогда не был счастлив. Сама неспешность повествования Монтгомери подтверждает эту правду жизни: мы растем, взрослеем, стареем медленно, и -- во всяком случае, у большинства из нас -- происходит это без бурь и потрясений. Третий возможный упрек: слишком много места уделяется второстепенным персонажам книг. И этот упрек, так же как и предыдущие два, может возникнуть лишь при невнимательном чтении. Приведу лишь один пример, который, опять же, призван подтвердить мысль о глубокой верности жизненной правде в произведениях Монтгомери. В третьей книге серии "Аня с острова Принца Эдуарда" таким персонажам, как тетушка Джеймсина или Филиппа Гордон уделено гораздо больше места, чем Рою Гарднеру, меланхолическому "идеалу" Ани. На первый взгляд это может вызвать недоумение, но при вдумчивом анализе мы понимаем, что первые два из упомянутых персонажей гораздо ближе знакомы Ане: она живет с ними в одном доме, она узнает их все лучше с каждым днем, они влияют на нее, а она на них. Что же до Роя, то его Аня и не стремится узнать, ведь для нее это "идеал", а не живой человек, которого можно было бы полюбить даже и с недостатками. И еще один упрек, более конкретного характера, на который мне хотелось бы возразить: почему маленький Пол в книге "Аня из Авонлеи" говорит "почти так же", как говорила в детстве сама Аня. Не могу с этим согласиться. Действительно, оба они обладают даром поэтического видения мира, и потому речь их необычна, но круг чтения этих детей различен, и, если в речи Ани мы явно прослеживаем влияние романов и поэзии, то в речи Пола прежде всего чувствуется влияние сказок. III Теперь обратимся к вопросу выбора имени героини -- Аня или Энн? Здесь можно привести следующие аргументы в пользу имени Аня. Имя героини (и только ее одной) имеет важное значение для самого содержания книги: она недовольна этим именем, оно кажется ей некрасивым, прозаичным, отдающим "хлебом с маслом и домашними заботами". Конечно, мы можем попросить читателя поверить нам, что канадской девочке имя Энн представляется именно таким, но гораздо лучше дать это почувствовать, назвав ее "Аня". Для героини важны и мелочи: как именно пишется ее имя (Anne или Ann). Если мы приведем варианты "Энн" и "Энни", вряд ли русский читатель почувствует разницу. В следующих книгах серии друзья напоминают героине о том, что ее имя одновременно является и королевским. Русская традиция требует употребления имени "Анна" при упоминании об английских королевах: королева Анна (1702-1714), Анна Болейн и др. Поэтому обращение "королева Энн" будет выглядеть нелепо, так же как король Джекоб вместо Иаков или королева Элизабет вместо Елизавета. Английских имен, начинающихся на букву А немало, и в словарях (в частности, в наиболее авторитетных на сегодняшний день словарях английских имен и фамилий А. И. Рыбакина) всегда указывается два русских эквивалента. На мой взгляд, удобнее и привычнее для русского человека говорить Альфред, Аврора, Адам, Аделина, а не Элфрид, Орора, Эдам, Эдилин. Именно поэтому в Страну Чудес попадает не "Элис", а "Алиса". Единственным недостатком имени Аня является, вероятно, то, что названия книг о ней в русском переводе не "выглядят иностранными". (Увы, бедная Аня была права: название "Корделия из Зеленых Мезонинов" выглядело бы гораздо интереснее!) Лично для меня очень привлекательной выглядит традиция, существующая в практике переводов, в частности художественной литературы для детей и юношества, на польский язык, когда сложные, непривычные, неудобопроизносимые имена заменяются похожими (или не совсем похожими) польскими. Так в переводах Монтгомери на польский Марилла превратилась в Марылю, Мэтью в Матеуша, Рейчел в Малгожату. Книги при этом не потеряли абсолютно ничего в художественном отношении, а герои стали ближе и понятнее для читателя. Примерно те же соображения можно высказать и по поводу названия деревни: Авонлея и Эйвонли? Мы, безусловно, уже привыкли говорить Эйвон, Стратфорд-на-Эйвоне и т. д., однако употребление этих названий в нашей речи не слишком широко. Нам не приходится на протяжении многих страниц склонять эти слова и образовывать от них прилагательные в соответствии с традициями русского языка. В то же время в книгах Монтгомери название деревни встречается постоянно, и писать и говорить "эйвонлийская молодежь", "эйвонлийская дорога" и т. д., пожалуй, несколько обременительно. Кроме того, как справедливо отмечает во вступительной статье к своему словарю "Иностранные фамилии и имена" Р. А. Лидин: "Особое условие для практической транскрипции -- соблюдение благозвучия... Например, венгерское имя Rozsa звучит как Рожа (в списке личных имен дано благозвучное Роза), немецкая фамилия Hertz -- как Херц (мы употребляем благозвучное Герц)." Точно так же мне кажется по меньшей мере странным отвечать на вопрос о местоположении --"в Эй-вон-ли". IV Позволю себе не согласиться с мнением такого мастера перевода, как Жуковский: переводчик не "раб" и не "соперник", а "друг" автора, и в качестве "друга" Люси Мод Монтгомери я решительно возражаю против сокращения и какой бы то ни было адаптации ее текстов. На мой взгляд, ее книги подобны музыкальным произведениям, и если "из песни слова не выкинешь", то уж тем более не стоит выкидывать фрагмент или целую тему из симфонии. В качестве "друга" Люси Мод Монтгомери я также надеюсь далеко не полным перечислением достоинств ее произведений показать необходимость издания полного собрания ее сочинений в переводе на русский язык. Во-первых, несмотря на немалое количество как русской, так и переводной литературы для детей, мы по-прежнему имеем мало книг для юношества, отвечающих на вопросы, встающие перед подростками в период формирования личности. Во-вторых, в нынешней быстро меняющейся социально-экономической обстановке в нашей стране становится иным положение женщины, и новому поколению девочек и девушек нужны новые образцы и идеалы, отличающиеся от прежних советских. Нужны им и ответы на вопросы, встающие перед женщиной в условиях рынка и конкуренции, и в первую очередь, вопрос о выборе между семьей и карьерой. В-третьих, интерес молодежи к религии, и в частности к христианству, порой приобретает в последнее время форму различных суеверий или даже носит извращенный характер, а книги Монтгомери смогли бы пробудить и интерес к Библии, и понимание принципов жизни христианина, причем сделать это в ненавязчивой, простой и естественной форме. В-четвертых, книги Монтгомери несомненно помогут читателю острее и глубже почувствовать красоту мира и природы и научиться говорить о ней поэтическим языком, а не ставшими в наше время модными штампами "зеленый друг", "четвероногий друг", "экология" и др. В-пятых, книги Монтгомери так приятно читать потому, что она не делит героев на "хороших" и "плохих", "наших" и "чужих", "белых" и "красных". Все, о ком она говорит в своих произведениях, даже "чудаки" или "типы со странностями" показаны с большим пониманием и теплотой, и это позволяет нам почувствовать (ибо понять это умом не так просто), что каждый человек обладает скрытой ценностью души и потому мы должны любить и уважать каждого. Это тоже нечто новое в нашей литературе для юношества. Я могла бы привести еще немало причин, по которым считаю издание книг Монтгомери полезным и своевременным. Я уверена, что их с интересом прочтут не молько юные, но и взрослые читатели, а выведенные в них типы персонажей будут не раз использованы в полемике на темы нравов и морали, так же, как это происходит в других странах, где Аня давно стала другом многих поколений. По моему мнению, книги Монтгомери глубоко оригинальны, это уникальное явление в мировой литературе, и -- пусть это не покажется дерзким -- я готова поставить ее в один ряд с такими романами о жизни женщины, как "Жизнь" Мопассана и "Мадам Бовари" Флобера. Вся разница в том, что книги Монтгомери можно читать и в 12 и в 40 лет, а Мопассана и Флобера в 12, пожалуй, рано. К тому же, оптимизм книг Монтгомери позволяет нам найти в себе новые душевные силы, обрести утешение и жить дальше, а пессимизм "Жизни" и "Мадам Бовари" наводит лишь на мрачные, безотрадные размышления. Статья взята с сайта http://familyclassics.narod.ru
|
|